Рене родилась в Реймсе, и, вероятно, именно из-за этого города и получила свое имя. По крайней мере, родители сходятся именно на этом. Трудно сказать, что именно заставило их встретить роды во Франции, но именно эта особенность позволила, во-первых, избавить Рене от ряда бумажной волокиты с получением гражданства, а еще, открыть ей несколько дорог. Вероятно, проживи она свое детство и юность в Бельгии, откуда родом была ее семья, ее жизнь сложилась бы иначе.
Может быть, если бы не этот переезд, ее бы не дразнили в школе. Может быть, она бы не выработала у себя навыков защиты от грубиянов и задир. Может быть, не пришла к выводу, что тем, кто защищаться не умеет, надо помогать. Может быть. Но, вот эта идея всеобщей справедливости и безопасности, похоже, была заложена в ней еще до социализации в той же школе. Слишком уж крепко она сидела в голове, пробыв с Рене вплоть до окончания школьной поры, а после преобразившись в желание пойти работать в полиции. Защита населения, в конце концов, была самым очевидным ответом на такой порыв.
Попасть на обучение в первый раз, правда, не вышло. Потребовалась одна проваленная попытка, чтобы взяться за дело, но в 18 все же выиграть в лотерею, побороть конкурс и…. И где-то на этом моменте Рене поняла, что попала немного не туда. В конце концов, да, правила были чем-то ожидаемым. Принести с собой детсадовские понятия о том, что герои носят форму и защищают людей, тоже не было чем-то совсем уж ожидаемым — эту наивность Руман отбросила уже давно.
По крайней мере, это была работа. Это была вполне востребованная и понятная работа. И, спустя год, пройдя первичную подготовку, перейдя к практике, ей удалось вернуть в себе уверенность в выбранном пути. И первая практика, в целом, оказалась достаточно скучной. Такой, какой и должна была быть, но теперь, оказавшись ближе к делу, интерес возрос снова. Так, он позволил прожить еще несколько месяцев подготовки после возвращения в академию, а затем настал срок уже второй практики, где ответственности было бы больше. Где она должна была уже заниматься настоящим делом. Настоящими патрулями, а не безопасными забегами туда-сюда. Настоящими преступниками. Да хоть даже просроченной парковкой.
Но вот только, был нюанс.
Практика выпала на зиму 20-ого года. На те месяцы, что поначалу обещали снег и в целом расслабленную подготовку к празднованию Рождества. Но вышло то, что вышло.
Количество стресса, испытанное за те пару недель, что провела, проходя обучение в одном из участков Ле-Мана, перевалило за все мыслимые пределы, стоило случится первому удару. Стоит ли говорить, что Рене была готова к беспорядкам, к терактам, да даже к захвату заложников, но не к появлению пришельцев? И вместе с ним, к полнейшему краху социальных контрактов. Там, где раньше у нее был протокол, правила, теперь была зияющая дыра и необходимость принимать решения и повиноваться тем приказам, что, в иных случаях, были бы неприемлимы. Но, в конце концов, для самой Руман все сводилось уже не к тому, что правильно, а что нет. Скорее, мысли ее вернулись в то детское русло, когда она имела лишь одну четкую директиву.
«Слабых надо защищать.»
Это было просто. Это было понятно. Этим можно было руководствоваться, когда нервы сдавали. Когда чудища подбирались слишком близко. Когда приходилось брать в руки оружие, которое раньше ей ни в коем случае нельзя было направлять на гражданских, и нажимать на спусковой крючок.
Стоит ли говорить, что тот опыт изрядно поломал Рене? Нет, конечно, она не поехала крышей. Но травматических событий в те дни хватило, чтобы отнести теперь уже прошедшую не только обучение, но и огонь, воду и медные трубы, полицейскую, к прожженным ветеранам. Ускоренный курс, благодаря соседям из другой галактики. Или системы. Неважно, учитывая, что откуда взялись мораги, в целом, Рене не интересовалась.
Да ей это особо и не требовалось. Задумываться о причинах такой интервенции из фантастических романов не было сил. Проблем хватало. Даже когда все относительно закончилось. Когда связь наладилась. Когда подсчитали трупы. Когда можно было выдохнуть, поняв, что часть родни унесло, а часть коллег даже не столько умерла, сколько пропала без вести. Слишком уж много вещей случилось, и после подобного возвращаться к чему-то нормальному было крайне тяжело.
Вероятно, Руман и не вернулась. Принцип, зацементированный в голове, остался там. И теперь заставлял ее идти дальше. Вопрос был уже не в том, что защищать население от наркоманов или убийц, от террористов и пьяных водил. Нет, масштаб проблемы резко изменился, а с ней и повод для того, чтобы идти дальше. В каком-то смысле, произошедшие события даже сыграли ей на руку — учитывая вторжение, большая часть французских ведомств если не открыла двери нараспашку, то по крайней мере облегчила возможность попасть к ним. А, с вестями о том, что порталы до сих пор появляются, притом, дальше Европы, оказаться где-то, где помощь Рене могла бы пригодиться, стало легче. Намного легче.
Так, она зашла дальше границ Франци и Бельгии. Посетила Восточную Европу в составе иностранного легиона, стоило тому восстановить силы, и пройдя дополнительную подготовку уже в рядах военных. В конце концов, она уже что-то умела к тому моменту, а обучение в полиции не прошло даром. Следом, Африка. А позже…
Позже у нее было много вариантов. Учитывая опыт, учитывая то, через что прошла Рене, она могла, в целом, уйти работать в Академию. Или же на фронт, открывшийся, с освобождением остального мира, на севере. И она хотела туда. Не как инструктор. Не как человек, способный на то, чтобы делиться знаниями. Ей хотелось быть на передовой. Да и рано было для знаний. Сердце слишком пылало.
Одного пыла, правда, было мало. И перенесенная на ногах простуда, что застала Руман в дни, когда все только началось, в итоге закрепила за ней статус человека, в котором ихорный синдром не развился. И, стоило в рядах защитников Земли начать появляться пилотам, для которых судьба была куда более благосклонна, в таких людях, как Рене, необходимость отпала. По крайней мере, в тех местах, куда ей хотелось отправиться.
Или, так она считала. Потому как, спустя несколько месяцев после возвращения на Родину, с ней связались. И озвученное предложение звучало заманчиво. Грубо говоря, попытать счастье. Поучаствовать в программе. И может быть - может быть — получить возможность воевать дальше. Не с людьми. С морагами.
Конечно, были альтернативы. Например… Не пойти никуда. Вернуться в полицию. Отправиться защищать от, собственно, наркоманов. От беженцев. Но, в сравнении с тем, что было, такая перспектива казалась странной, так что… Рене подписала контракт.
Всего ушел год. Примерно один год жизни, проведенный в лабораториях. За принятием препаратов, за тестами. За возвращением домой. За общением с родственниками, похоронами, обсуждениями, а потом снова лабораториями. И, спустя год, произошло ровным счетом ничего. Пусто. Еще один провал, после которого уже не нужно было пытаться. Только принять как данность, что ей надо вернуться к тому, с чего начала, либо, как вариант, остаться в легионе, но теперь эта перспектива казалось еще более унылой.
Так что, полиция. Снова. В расслабленном режиме, ближе к середине 2004-ого, с попутным просмотров новостных лент. Скучная жизнь. Не такая, какая была до вторжения, но все же скучная. По крайней мере, до момента, когда на медосмотре Рене сообщили, что работать в полиции ей больше нельзя по состоянию здоровья. Да и вообще, лучше не работать. А поискать хоспис.
Люди по-разному встречают новости, что у них в теле множество новообразований. Притом, таких, которые подразумевают уже запущенный случай, с метастазами и поражением нескольких органов. Кто-то злится. Кто-то продолжает делать то, что делал. Рене же уехала. Уехала как можно дальше от родного города, от Франции, подальше из страны, и только после этого начала приходить к выводу, что ей стоит поискать место, где она умрет. И, вместе с этим, поискать и способы уйти так, чтобы это не подразумевало больничной койки.
План был идеален. На последние деньги отправиться в самое мерзкое место на свете, попутно набрав достаточно веществ, и умереть от передоза, когда появятся симптомы и боль. Не то чтобы она не знала, как глупо это выглядит, но еще глупее казалась идея отправиться на тот свет где-нибудь в клинике, полностью лысой, учитывая все пройденное. Нет, Рене была выше этого. И, в конце концов, осев где-то на западном берегу в самой холодной части Соединенного Королевства, просто принялась ждать.
В конечном счете, ожидание продлилось примерно полгода. Полгода пьянства. Новых знакомств. Депрессии. Принятия. Пока, телефонный звонок и стук в дверь не заставил ее очухаться, послать ко всем чертям человека из той же компании, что подарила ей рак, а потом блевануть черной жижей. И понять, что, нет. Это не рак. По крайне мере не тот, который был бы обычным. И, в конце концов, позвонить тому человеку, что пытался наладить с ней контакт.
Благодаря нему, в общем-то, Рене и стала работать в ИнтерДженерис. Человек, что потерял ее, когда до него дошла информация о состоянии одной из испытуемых. И тот, что знал, что даже если «лечение» не возымело плоды сразу, возможно, оно проявится позже. И, похоже, в случае Руман, в виде опухолей на МРТ. По крайней мере, таковыми казались отложения ихора в теле, что не проявились на шрамах после операций, а остались внутри. Постепенно заполняя тело изнутри, пока чаша не переполнилась. И со временем она переполнялась все чаще. Накопительный эффект сработал с крайней задержкой, и оказался незаметным после испытаний, но вполне явным уже после того, как она получила подтверждение — Рене действительно попала в ряды ванов. Правда, не совсем в обычной последовательности.
Но, хэй, это был успех. Успех, за которым шло еще больше тестов. Выявления, что концентрация ихора в теле растет. И растет без остановки, приводя к все тому же выводу его из организма, иногда неконтролируемому. Чего не было у иных испытуемых. Но по крайней мере она была том же уровне способностей, что и остальные. И, вероятно, если бы не тот самый случай в Академии, то…
Да черт его знает, что. Возможно, Рене бы работала каким-нибудь невероятно крутым солдатом, теперь уже в рядах InterGeneris. Вот только, не после сентября 2029. И уж точно не после того, как теперь закон обязывал ее носить ошейник. Как будто, мутаций было мало. Теперь казалось, что из корпорации ей есть лишь два пути, либо в Академию, либо стать киборгом.
Разве что, у руководства были иные мнения. В конце концов, она была одним из вполне успешных испытуемых. Притом, не просто гражданским лицом, но тем, кто прошел через опыт борьбы с морагами еще до внедрения мехов. Так что, кому, как не ей можно было бы поручить общение с другими ванами. К примеру, нацепив на себя личину той, что была в аду, вернулась и заплатила за возможность убивать морагов здоровьем, только для того, чтобы теперь оказавшись перед жестоким выбором отказаться от человечности, или же стать собачкой.
Да. В целом, считали менеджеры, это может сработать. И создать образ вана достаточно благородный, чтобы его можно было использовать в медиа. Вопрос был в том, как именно представить Рене в Академию. И сможет ли она туда попасть в целом. |
